Архив за месяц Февраль 2015

Епархиальный отдел по делам молодежи приглашает на концерт-встречу

Опубликовано

Епархиальный отдел по делам молодежи приглашает на концерт-встречу, посвященную празднику Сретения и международному дню православной молодёжи! Встреча состоится 15 февраля в 14.00 в актовом зале Свято-Духова монастыря (время начала уточняется).

Ждем всех творческих и активных молодых людей нашей епархии! Предлагаем участникам подготовить концертные номера на тему: «Встреча». Выступления могут быть в различных творческих жанрах: поэзия, бардовская песня, классическая музыка и другое.

Адрес: Волгоград, ул. им. Чапаева, 26. Свято-Духов монастырь.

Встреча в диалоговом клубе «Сфера»

Опубликовано

ДоПетр и Феврониярогие друзья!

8 февраля в 14.00 состоится встреча в диалоговом клубе «Сфера». Тема встречи: «Монашество vs брак». Поговорим о преимуществах и трудностях этих двух путей. Наш гость — иеромонах Николай (Чеботарев), настоятель храма в честь иконы Божьей Матери «Утоли моя печали».

Приглашаем всех желающих!

Адрес: проспект им. Маршала Жукова, 77.

Телефон для справок: 8-917-832-48-28 (Мария Карчагина).

Отдел по делам молодежи Волгоградской епархии.

О Таинствах

Опубликовано

Меня просили сказать несколько слов о таинствах. Очень часто, даже в православной среде, люди воспринимают таинства как обряды, как часть благочестия, и не улавливают той связи необходимости, которая существует между таинствами с одной стороны, и тайной Церкви с другой стороны; между вечной жизнью, которую Бог нам предлагает, и теми действиями, которые мы называем таинствами. И вот мне хочется попробовать разъяснить эту связь и сказать нечто о природе разных таинств.

Призвание человека, каким оно раскрывается зачаточно в Ветхом Завете и уже с разительной силой и красотой — в Новом Завете, можно выразить следующим образом: мы призваны так соединиться со Христом, чтобы стать реально частицами, членами Его тела, — так же реально (употребляя образ, который Сам Спаситель употребил: Ин. 15, 5), как веточка соединена с лозой, как часть дерева составляет одно с самим деревом (это образ, который мы находим у апостола Павла: Рим. 11, 17-21), то есть быть едиными с Ним не только душевно, не только в каком-то переносном смысле, но всем существом, всей реальностью бытия нашего. Это одно.

Мы призваны также (я только перечисляю разные аспекты нашего призвания, которое мы находим в Новом Завете) быть храмом Святого Духа, местом Его вселения, и больше чем местом Его вселения, потому что храм — как бы обрамление, храм — как бы сосуд, в котором находится нечто, а мы призваны так соединиться с Богом, чтобы все наше вещество было Им пронизано, чтобы ничего не было в нас — ни в духе, ни в душе, ни даже в плоти нашей, что не было бы охвачено этим присутствием, пронизано им; мы призваны, в конечном итоге, гореть, как купина неопалимая, которая горела и не сгорала. Мы призваны — и это слово апостола Петра, которое как бы суммирует то, что я сказал — стать причастниками Божественной природы (2 Пет. 1,4). Опять-таки, не то что быть облагодетельствованными Богом, не то что благодатью Его, милостью Его, действием Его как бы держаться на высоте или на глубине, которая иначе нам недостижима, но стать по приобщению тем, что Бог есть по природе. И наконец, последнее, самое, может быть, таинственное, хотя оно кажется более простым: мы призваны стать сынами и дочерьми, чадами Бога и Отца… Это просто, если мы думаем о нашем отношении с Ним в порядке нравственного союза, взаимной любви, Его заботы о нас, думаем о том, что Он является причиной и первоисточником нашего бытия, о том, что Он нас любит, хранит; все это так, но то, о чем говорит Евангелие, Священное Писание Нового Завета, гораздо больше. Речь идет о таком сыновстве, которое является сущностным, а не нравственным только, о настоящем, подлинном сыновстве. И это разъясняет очень дерзновенно, еще на грани первого и второго века, святой Ириней Лионский, ученик Поликарпа [3]  (который сам был учеником Иоанна Богослова, то есть Ириней через одно лицо касался апостольского времени). Святой Ириней говорит нам о том, что если действительно мы призваны так быть соединенными со Христом, как ветвь соединена с лозой, войти в такое единство со Святым Духом, чтобы быть Им пронизанными, как огонь пронизывает железо, то в конечном итоге мы должны в нашем единении со Христом и нашем соединении с Духом Святым стать сынами, дочерьми Божиими, так же, как Христос — Его Сын. Ириней Лионский говорит, что если мы действительно являемся членами Его тела, если действительно в нас течет, бьет ключом эта жизнь вечная, божественная, то все человечество призвано, в каждом его члене и в совокупности всех, стать тем, что он называет, после Игнатия Богоносца, всецелым Христом (то есть всеродным Адамом, как говориться в церковной песне на Пасху, — все человечество как одно человечество, как целое человечество), и во Христе стать единородным сыном Отца.

Если мы задумаемся над этими разными элементами нашего призвания, разве не ясно, что ничего из этого человек достичь своими силами не может. Мы не можем ни своим желанием, ни своими усилиями стать частицей этого тела Христова, мы не можем своими силами соединиться с Духом Святым; мы не можем стать участниками Божественной природы; мы не можем стать, как бы мы ни верили и ни тосковали по этому, подлинно детьми Бога Живого; это может быть нам дано, но это не может быть нами осуществлено. Разумеется, это не может случиться без нашего участия; Бог не относится к нам как к пассивным предметам; но то, что должно быть достигнуто, не может вырасти от земли, оно должно сойти с неба, оно должно быть даром, который нами принят, но не может быть чем-то, что мы сами создаем или до чего мы вырастаем. Образ вавилонской башни об этом же говорит: от земли к небу не построишь башню, благодать может к нам сойти — земля не может вырасти до неба.

И способ, которым это может случиться, — это таинства Церкви. Я сейчас дам определение таинств, которое не является катехизическим и, может быть, даже богословски исчерпывающим, но которое просто удобно и говорит о том, что они собой представляют. Таинства являются действиями Божиими, совершаемыми в пределах Церкви, в которых Бог Свою благодать дает нам посредством того вещественного мира, в котором мы находимся, который нами предан в рабство, изуродован, сделан порой таким страшным, но который только несет на себе последствия человеческого греха,— сам он не грешен. Святой Феодор Студит [4] в одном из своих поучений говорит, что мироздание, в котором мы живем, как бы оно ни потеряло свой путь, — не выбрало ложного пути, а было направлено по этому пути человеком, оторвавшимся от Бога. И он дает такой образ: мироздание в его одичании подобно коню, который скачет, разъяренный, потерявший всякое понятие о том, куда ему скакать и что делать, потому что всадник пьян… Мы опьянели грехом; и тот мир, который мы были призваны вести к его полноте, уже не может ее найти, потому что мы опьянели — не потому, что мир грешен или уродлив.

И это можно так просто себе представить. Мы говорим о грехах плоти; и так часто, так легко упрекаем нашу плоть во всех слабостях, забывая слово одного из отцов ранних столетий, который говорит: то, что мы называем грехами плоти — это грехи, которые человеческий дух совершает над человеческой плотью; плоть — жертва. Вот пример простой, который можно развить очень далеко. Человек жаждет, его плоть просит влаги, воды; лишь наше воображение подсказывает, что вкуснее выпить чая или пива. Плоть изнурена, она просит пищи; но только наше воображение нас обращает в сторону лакомства или жадности… Таким образом, плоть просит всегда о том, что естественно, просто и здраво; человеческое воображение, душевность ее направляет и выбирает иное.

В таинствах Церкви Бог доводит до нас благодать, которую мы неспособны стяжать иначе, даже великим порой подвигом, — доводит ее до нас, как дар, через вещество этого мира: воды Крещения, хлеб и вино Евхаристии, миро Миропомазания; и если расширить круг наших понятий о таинствах за пределы, которые Церковь сейчас исповедует, куда доходила Церковь древности, когда она говорила о трех, о пяти, о семи, о двадцати двух таинствах, то веществом таинства может быть животворное слово Божие; может быть и иное: когда мы благословляем колокол, мы молимся о том, чтобы его звук — потому что этот колокол богопосвященный и благословенный — имел силу возбуждать жизнь духа в человеке, который его услышит…

В таинстве есть разные моменты. Есть один момент, о котором мы не должны забывать: таинство всегда совершается Самим Богом; единственный Тайносовершитель — Христос. Никакая человеческая сила не может совершить таинство в том смысле, что никто, даже рукоположенный священник или епископ не обладает властью так, будто она ему принадлежит: он действует, но действует во имя Христово и силой Духа. Есть замечательные слова в службе рукоположения диакона, где архиерей, возложив руки на голову посвящаемого, говорит: Не возложением моих рук, Господи, а благодатью, сходящей от Тебя, совершается это таинство… Без него оно не совершится, но не он его совершает.

Так же в начале литургии, когда духовенство уже готово начать службу, когда народ собрался, когда совершена проскомидия, подготовительная часть литургии, то есть когда и хлеб, и вино готовы, и когда священник готов произнести первый возглас:Благословенно Царство… и, может быть, в своей незрелости, наивности может подумать: теперь я буду совершать предельное чудо на земле, превращать этот хлеб в Тело Христово, это вино — в Кровь Христову, диакон ему говорит знаменательные слова, которые в славянском переводе мы или просто еле понимаем, или понимаем превратно: Время сотворити Господеви, владыко, благослови. Если обратиться к греческому тексту, то совершенно ясно, чтo это значит; это означает: настало время Богу действовать. То, что должно по-человечески быть сделано — приготовлено, вещество тут; но чудо ты, иерей, не совершишь, совершать это чудо претворения Святых Тайн будет Дух Святой. И нам надо сознавать (и священнику, и епископу, и диакону, и мирянину, и прислужнику — всем), что мы находимся лицом к лицу с чем-то непостижимо грандиозным, изумительным; что это не нечто, что человек может совершить, потому что ему дана власть это творить, что он будет произносить святые и священные слова, что он будет совершать действия, но что Тайносовершитель, единственный Священник Церкви Христовой — Сам Христос Спаситель, Который, как в литургии говорится, и Приносящий, и Приносимый.

Это совершается Богом; и в литургии, и во всех таинствах есть момент, когда священник как бы больше не действует, а только молится. В Божественной литургии это совершенно ясно в момент эпиклезиса, призывания Святого Духа на Святые Дары:Еще приносим Ти словесную сию… службу и просим, и молим, и милися деем… Обращение к Духу Святому: Господи, Иже Пресвятаго Твоего Духа в третий час апостолом Твоим ниспославый, Того, Благий, не отыми от нас, но обнови нас, молящихтися. И сказав эту молитву три раза: И сотвори хлеб сей Пречистое Тело Христа Твоего… а еже в чаши сей Честную Кровь Христа Твоего — здесь священник молится, но как бы не действует, потому что все действие принадлежит Богу; никакая человеческая сила не может совершить того, что должно быть совершено; потому что если бы человеческая сила могла это совершить, это значило бы, что человек получил власть над Богом претворять этот хлеб в Тело Христово, это вино — в Его Кровь.

И это совершается в пределах Церкви, хотя Тайносовершителем является Сам Бог, в пределах Церкви, которую надо понимать не просто как человеческое общество, собранное вокруг Христа, соединенное единством веры, единством таинств, единством иерархии (как справедливо определяет Церковь катехизис); Церковь является чудом совершенно другого измерения. Ведь вы помните, что в Символе веры мы говорим: Верую во Едину, Святую, Соборную, Апостольскую Церковь. Я хочу ваше внимание обратить на два слова: верую и Святую. Если смотреть на Церковь как на человеческое общество, как на факт земной, как на наше собрание, как на всю Церковь Российскую, можно ли говорить, что это Святая Церковь? Ведь каждый из нас понимает, что мы привносим в эту церковную святость всю нашу греховность, что, может быть, мы в становлении, что мы, может, на пути к святости, но, конечно, преобладает в нас греховная немощь. Поэтому если бы речь шла о том, что вот это Церковь и ничего другого в ней нет, было бы невозможно сказать те слова, которыми мы исповедуем нашу веру в Церковь.

А второе — слово верую. В начале одиннадцатой главы Послания к евреям сказано, что вера — это уверенность в вещах невидимых (это один из возможных точных переводов); это уверенность, то есть достоверное знание, что это так, что есть нечто невидимое, составляющее самую сущность того видимого, которое закрывает нам и открывает нам тайну. Открывает, потому что видимое — это оболочка, это то, что нас ставит лицом к лицу с предметом нашей веры; а невидимое — это то содержание, которое никаким словом нельзя высказать. И вот в Церкви это содержание можно так определить: что Церковь — это не только человеческое общество, какими бы ни были его свойства, но что это общество одновременно и равно человеческое и Божественное: Бог и человек в их встрече, в их взаимной отдаче друг другу, в их соединении; это место этой встречи, это сама сущность этой встречи. Ведь подумайте: Господь Иисус Христос — первый член Церкви, первородный из мертвых, и вокруг Него мы все собраны. И в Нем раскрываются для нас две вещи: с одной стороны, мы в Нем можем видеть, опытно познать, что такое человек во всем его величии и значении. Когда мы смотрим друг на друга, даже когда мы взираем на святых, мы видим, да, человека: один человек лучше, другой хуже, но никто не достиг той полноты подлинной человечности, подлинного человечества которое мы находим во Христе: Он — единственный. И взирая на Него, мы видим, что такое человек. Иоанн Златоустый писал о том, что если мы хотим узнать, что такое человек, мы должны возвести взор к престолу Божию, и там мы увидим сидящим одесную Бога и Отца в славе — Человека Иисуса Христа.

С другой стороны, присутствием Спасителя Христа в Церкви, тем, что Он не только человек, но Бог, пришедший плотью, вся полнота Божества присутствует в ней. Потому что Дух Святой был дан Церкви, Он живет в ней, и Божество является ее силой и двигателем; благодаря тому, что мы так соединены с Духом, со Христом в Духе Святом, мы хоть зачаточно, хоть постепенно делаемся причастниками Божественной природы и сынами, дочерьми Живого Бога. Вот Церковь, в которую мы можем верить, то есть то невидимое, которое мы можем познать опытом, но которое нельзя показать. Оно может быть улавливаемо человеком, которому вдруг откроется внутреннее таинственное содержание Церкви; но нельзя это раскрыть и убедительно доказать, так же как нельзя доказать или раскрыть тайну любви или красоту: ее видишь или нет, ее чуешь, ощущаешь или нет — и это все.

И вот, в этом обществе, в этой таинственной области Божество и человечество встретились, переплелись, соединились. Мы сами не умеем подняться к Богу, и Бог поэтому сходит к нам. Я уже сказал, что вещественный мир, хотя он порабощен греху, хотя, по апостолу Павлу, он стонет, ожидая явления сынов Божиих (Рим. 8, 19-22), сам по себе чист и безгрешен. И вот Бог берет этот мир, это вещество, его соединяет непостижимым образом с Собой, и оно нам приносит ту благодать, до которой мы не умеем подняться, И все таинства, самое понятие таинств, самая возможность таинств выражена в Воплощении Христовом. Ведь мы веруем и исповедуем, что Воплощение — это не только соединение Божества с человеческой душой во Христе, но и с человеческой плотью; мы говорим о нетлении Христова тела во гробе, потому что даже после крестной смерти, когда разорван был человеческий состав, когда Христова душа сошла во ад и тело лежало во гробе, Божество было неотъемлемо и от души, и от плоти Воплощения, от тела Воплощения.

Это раскрывает перед нами нечто, что дух захватывает, потому что это показывает нам, что все вещество нашего мира, все то, к чему мы относимся, как к мертвым предметам вокруг нас, создано способным быть носителем благодати и быть пронизанным Божеством. Когда апостол Павел говорит, что в конечном итоге Бог будет все во всем (1 Кор. 15, 28), не говорит ли он о том, что все будет пронизано, различным образом, Его присутствием, что все будет как бы обожено и уже не будет ничего, что казалось бы мертвым, безжизненным веществом… И вот это вещество Бог берет, и через него Он доводит до нас ту благодать и жизнь, без которой нет вечной жизни в нас. Я не знаю, задумывались ли вы когда-нибудь, стоя на похоронах, обращали ли внимание на то, с какой благоговейной лаской Церковь относится к телу усопшего, задумывались ли вы о том, что это тело — не просто оболочка, в которой жила, действовала человеческая душа, которая теперь остается позади, ненужной, исчерпанной… Ведь вы подумайте, что нет у нас ничего, ни в сознании, ни в душе, что не прошло бы через телесные органы. Помните слова апостола Павла: вера от слышания, слышание же от слова Божия (Рим. 10, 17). Если вы слышите чтение Евангелия, то оно доходит до вашего сознания и сердца и превращает вас, преображает вашу жизнь, потому что уши ваши вещественные восприняли эти звуки, и они через слух дошли. Если мы читаем Евангелие, то глазами нашими мы читаем; и так все: в крещении наше тело погружается во святые, животворные воды, которые не являются просто символом, а действующей силой; в миропомазании, когда мы запечатлеваемся, как сосуд, содержащий Духа Святого (печать дара Духа Святого) — земное, простое вещество запечатлевает нас. В причащении Святых Тайн хлеб и вино, ставшие Телом и Кровью Христовыми, воспринимаются нашими устами, глотаются, пронизывают нас; все самые великие дары Божии достигают нас, доходят до нас через нашу телесность — и это так дивно. Так дивно думать, например, что младенец, который по своему умственному, душевному развитию ничего еще не понимает, но у которого живая человеческая душа, может ко всему Божественному быть приобщен этим простым прикосновением благодати через вещество. Это одно из самых чудных явлений, когда мы думаем, когда мы сознаем, что младенец может приобщиться к тайне Христа, к тайне вечной жизни, ко всему Божественному через погружение его маленького тела во святые воды, через помазание миром, через приобщение капли Крови Христовой. Это раскрывает перед нами тайну Церкви за пределы человечества, это показывает нам, что Церковь, в конечном итоге, — космическое явление, которое охватывает собой и Бога, и человека, и все вещество, и что все мы содержимся силой благодати Божией, взаимно действуя друг на друга и спасая человека. В этом смысле, если мы только помним, что такое Церковь, в которую мы верим, помним, что такое Воплощение Христово, как велика тварь по своему призванию, какие глубины в ней должны быть, нами непознанные, не раскрытые; если мы понимаем, что Бог может стать плотью, что вещество земли может довести до нас Божественные дары, — тогда действительно мы можем чувствовать и понимать, как значительны таинства Церкви, как значительна сама Церковь в судьбе мироздания, а не только маленького нашего земного шара, что все охвачено этим чудом — Воплощением и даром Святого Духа.

 

Митрополит Антоний Сурожский «О вере и Церкви»

«Мы никогда не отказываемся от диалога»

Опубликовано

Синодальный информационный отдел (СИНФО) был создан в 2009-м году. С тех пор им руководит Владимир Легойда. В последнее время вокруг информационной работы Русской Православной Церкви ходит много слухов: одни СМИ закрываются, другие возникают, очевидна смена курса, но куда она ведёт? Мы решили задать все вопросы напрямую и получили на них ответы. О том, что можно и чего нельзя православным изданиям, как радио «Вера» и телеканал «Царьград» связаны с СИНФО и журналом «Фома» и что он думает о независимых СМИ, прозрачности и корпоративности Владимир Легойда рассказал в интервью Ксении Лученко.

– Владимир Романович, хотя фестиваль «Вера и слово» закончился уже два месяца назад, это значимое событие и его итоги можно обсуждать долго. Когда я увидела программу этого года, у меня возникло некоторое недоумение, как будто она написана в вакууме. Если сравнивать с повесткой крупных мировых медиафорумов, там обсуждают визуализацию информации, как быть в условиях, когда умирают печатные СМИ, что делать с цифровизацией, как big data меняют журналистику. На фестивале об этом никто и не пытался говорить. Получается, православное медиасообщество само себя опять замыкает в гетто?

– Повестка как раз взята из реальной жизни. Приведу пример. На IV фестивале «Вера и Слово» (первом, который лег на плечи СИНФО), был мастер-класс по фотографии, где ведущий вдохновенно рассказывал, как надо профессионально снимать, какие для этого нужны объективы. И когда он взял паузу, кто-то из сидящих в зале сказал: «Всё это классно, только, знаете, мы сейчас бьемся за то, чтобы в редакцию нашей газеты купить мыльницу». И было понятно, что всё, что до этого было сказано, не имеет практической пользы. Таких примеров было очень много.

В этой связи мы сделали два вывода. Первый: мы всю тренинговую, практическую часть решили вывести из программы фестиваля. Поэтому у нас появились курсы, с которыми наши сотрудники объехали почти всю территорию Русской Церкви, включая Белоруссию, Молдову, Эстонию. Второй вывод: фестиваль – это не конференция, это выставка достижений и обмен мнениями.

Потом, вы говорите о крупных медиафорумах, но посмотрите на инфраструктуру светских СМИ и на нашу. Мы – реалисты. Мы пытаемся помочь конкретному человеку, в том числе тому, кто отвечает за епархиальную газету или сайт. Он приедет на фестиваль, и у него вопрос, где ему взять денег на то, чтобы сайт не помер завтра. А мы вместо того, чтобы рассказать ему про грантовый конкурс «Православная инициатива», будем рассказывать о том, что великий и незабвенный Стив Джобс нам что-то завещал?

– Эти темы не из воздуха берутся. Медиа меняются, потому что люди по-другому получают информацию. Читатель-то один. Он же не может читать «Коммерсант» на планшете с интерактивной подачей, а потом брать епархиальную газету и переключать восприятие. У него сознание уже отформатировано.

– Вы знаете, вот с этим не соглашусь, потому что у многих из тех, кто читает епархиальную газету, пока нет планшетов. И «Коммерсант» большинство из них не читает – это точно.

Хотя, честно говоря, может быть, я скажу для кого-то крамольную вещь, но я не считаю оправданным то количество епархиальных газет, которое у нас сегодня существует. Понятна необходимость сайта, важность присутствия в соцсетях. Но когда к нам из молодых, вновь созданных епархий приезжают и говорят: «Как нам сделать газету?», мы всегда говорим: «Подождите, подумайте: надо ли вам ее вообще делать?» Плохая газета, «для галочки» никому не нужна».

– Понятно, архиереям хочется видеть опубликованными свои фотографии…

– Я могу повторить публично то, что я всегда говорю на всех наших курсах и во время встреч с архиереями в Общецерковной аспирантуре, последний раз произносил эти слова буквально на днях: «Если вы думаете, что ловко поставленные фотографии встречи владыки с губернатором – это выполненная информационная работа, вы ошибаетесь. Это даже не ее начало».

– Возвращаясь к программе фестиваля. Там было много презентаций, но это были одни и те же несколько проектов, одни и те же люди. Меня удивило, что в этот раз вообще не было самого, на мой взгляд, профессионального журналистского коллектива – экс-команды журнала «Нескучный сад», которая теперь делает «Милосердие.ру». И не было никаких презентаций региональных проектов. Такое ощущение, как будто приехали москвичи и всем транслируют, как надо жить и работать.

– Ощущение – категория не научная. Останемся в пределах рацио. Я никогда не считал, что Синодальный информационный отдел должен создавать жесткие рамки, в которых все обязаны жить. Этого нет и не будет. Мы открыты ко всем предложениям. Мы за год начинаем «бомбить» епархии, что скоро фестиваль, приезжайте, предлагайте любые идеи.

Я, вот, например, 20 лет слышу одно и то же про то, какие нужны СМИ. Я бы мог не менее ловко критиковать те, что есть, и рассказывать, что должно быть в идеале. Но вместо этого мы с друзьями взяли и сделали журнал «Фома».

Каков мой джокер во время всех этих разговоров? Я могу показать продукт, который существует почти 20 лет, который практически в одиночку все это время вел, например, тему новомучеников в журналистике: много лет в каждом номере мы публикуем материалы о новомучениках, не ориентируясь ни на какую конъюнктуру. Никто больше этого так не делал. Это иллюстрация того, что можно критиковать, а можно делать.

Возвращаясь к вопросу. Презентации на фестивале были не потому, что я их поставил, а потому что о них попросили. Приходили и говорили: «Давайте мы на фестивале проведём своё мероприятие». Да, пожалуйста! Я могу официально сказать, что мы никого не заставляли: все презентации были проведены теми людьми, которые сами изъявили желание. У нас хорошие, понятные рабочие отношения с разными коллегами, в том числе – с сайта «Милосердие.ру». Наверное, им просто было некогда, они очень перегружены.

– Смотрите, какая получается картинка. Когда вы стали председателем вновь созданного Синодального информационного отдела, вы остались главным редактором журнала «Фома». Понятно, что министр финансов с собственным банком – это нонсенс, равно как и министр печати со своими активами в медиабизнесе. Но тут всем было ясно, что вас именно как команду востребовали, поэтому плавное перетекание «Фомы» в СИНФО и СИНФО в «Фому» стало логичным исключением из правил. Но в этом году появилось сразу два проекта – «Царьград-ТВ» и радио «Вера», которые явно аффилированы с вашим отделом и вами лично. Радио использует студию СИНФО, вы там еженедельно два часа в эфире, ваш ближайший сподвижник Владимир Гурболиков и многолетний сотрудник «Фомы» и СИНФО Алексей Соколов работают там на ключевых должностях, вы всё время продвигаете передачи радио «Вера» в своих аккаунтах в соцсетях. При этом радиостанция формально частная, как и телеканал «Царьград». Можете ли вы как-то прояснить, прокомментировать эту ситуацию? Частный медиахолдинг при Синодальном отделе?

– Про команду «Фомы» в СИНФО – никто из редакции «Фомы» не перешел на работу в отдел, кроме меня. Моим заместителем стал директор «Фомы» Игорь Владимирович Мещан. Гурболиков помогает мне в качестве советника на общественных началах. Все.

Что касается «Фомы», я сам просил Святейшего Патриарха, чтобы он позволил мне остаться главным редактором. В первую очередь потому, что «Фома» – это мое детище, с которым мы вместе растем почти 20 лет. Чем бы я ни занимался в Церкви и жизни, – «Фома» дорог по-особенному. Это во многом авторский проект двух человек ‑ Владимира Александровича Гурболикова и мой.

Часто бывает иначе: уходя на должность, человек формально прекращает свои отношения с проектом, но de facto им руководит. Я остаюсь de jure. Хотя, конечно, времени на «Фому» очень мало. За 6 лет я был в редакции два раза. Раз в полтора месяца ребята приезжают ко мне. Обычно, в нерабочее время.

Еще по поводу бывших сотрудников «Фомы». Несмотря на красивую обложку и прочие успехи, работа в «Фоме» не самая высокооплачиваемая. Я считаю, что одна из задач руководителя – обеспечить своим сотрудникам достойное существование. Думать о том, как живут твои сотрудники, устроены ли их дети, –  входит в круг забот руководителя. Так меня учили. Такое отношение я видел у руководителей, с которыми работал в МГИМО и работаю в Церкви сейчас. Соответственно, если я понимаю, что количество детей у сотрудника увеличивается, а хлеба у меня не прибавляется, то я не буду его отговаривать от того, чтобы работать где-то ещё.

То, что в этих новых проектах оказались востребованы выращенные в «Фоме» сотрудники, мне очень нравится. Сохраняю ли я с ними отношения? Конечно, сохраняю. Могу о чем-то попросить? Могу. Как и они меня. Даю ли я им указания? Нет. Как я их могу давать, если я им денег не плачу?

Но то, что мне лично очень близок проект радио «Вера» – это правда. Я считаю, пусть не обижаются на меня «фомичи» (я ведь и сам «фомич»), что это самый активно развивающийся православный проект на сегодняшний день. Радио «Вера» – место, где люди испытывают драйв. Я им желаю как можно дольше сохраниться в этом состоянии, потому что в «Фоме» у нас один Гурболиков не сгорает. :)

За «Царьградом» я меньше слежу. Это пока не полноценное телевидение, интересный патриотический консервативный проект, таких раньше не было. Видно, что они ищут свой язык и стиль.

– Я недавно долго ехала в машине и сравнивала FM-радиостанции. Переключаешь «Эхо», «Коммерсант», РСН, «Вести», попадаешь на частоту «Веры» – и моментально чувствуешь, что это не прямой эфир. Но это же абсурд – FM-радиостанция, которая полностью транслируется в записи! Почему у вашего драйвового радио нет прямого эфира?

– Я так понимаю, что это технические ограничения, пока нет такой возможности.

– Вы бы им желали, чтобы был прямой эфир?

– Да, причем утром и вечером.

– Так из него же ничего не вырежешь? Если ляпнут?

– Они и сейчас, насколько мне известно, не режут. У нас и так ляпают. Через день кто-нибудь что-нибудь скажет или напишет, включая тех, кто считает себя самыми высокими профессионалами. Но все – живые люди. Ляпнуть –  это тоже надо уметь. Не каждому дано.

– Скажите, а как вы вообще относитесь к прозрачности? Гипотеза, принятая в мировой практике – открытость помогает избежать проблем и страхует от злоупотреблений. Я недавно разговаривала с католиками, они, например, считают, что прозрачность, открытость и общественный контроль помогают им справиться с проблемой педофилии.

Источник: http://www.pravmir.ru/vladimir-legoyda-myi-nikogda-ne-otkazyivaemsya-ot-dialoga/#ixzz3KHFtzoRc

– Во-первых, нет единой мировой практики, есть разные практики. Давайте католиков оставим пока в стороне. Что касается нашей ситуации, есть ли у нас дефицит площадок, где бы серьезно обсуждались проблемы церковной жизни? Думаю, не столько дефицит площадок, сколько недостаток желания и готовности к честному диалогу. Обычно, когда возмущаются, что нет возможности поговорить, на самом деле имеют в виду: «Почему мое мнение не доминирует?», «Почему мной не восхищаются?»

Я как-то сделал одну из попыток собраться и без всякой публичности обсудить некоторые вопросы. Встреча в итоге была непростой, но, полагаю, не безуспешной. Но предварительные диалоги были такие: «Да, придем, конечно, здорово, классно! А такой-то будет?» – «Да» – «Тогда я не приду». Люди, которые публично упрекают друг друга в том, что другой не хочет говорить, сами отказываются, когда им предлагаешь. Правда, в итоге все пришли. Уже хорошо.

Кстати, Межсоборное присутствие было создано именно как такая площадка обсуждений, диалога. Хорошо или плохо оно работает? Я бы сказал, что оно работает ровно настолько, насколько мы готовы наполнять его жизнью. Я не могу сказать, что всего себя отдаю Межсоборному присутствию. Все мои попытки собрать хотя бы на одно заседание полный состав комиссии, которую я возглавляю, не увенчались успехом. Поэтому в Положении о создании Межсоборного присутствия сказано, что его состав ротируется: если человек не может принимать участие в работе, мы его заменяем. Сейчас у нас новый состав. Надеюсь, люди будут более ответственно относиться к своей работе в Присутствии.

Открытость, конечно, сложная тема. Мы недавно были свидетелями, на мой взгляд, классического случая, когда человек, декларируя, что он хочет решить некую существующую, по его словам, в Церкви проблему и прекрасно понимая механизм решения проблем, сделал, увы, все, чтобы эта проблема не то, что не была решена, но чтобы впредь ее даже не хотели обсуждать. Когда сломали руку, нужно накладывать шину, а не приглашать журналистов: «Посмотрите, как ужасно торчит эта кость». От количества камер кость не вправится.

– Были ли за последние несколько лет ошибки или проблемы, которые Церковь признала?

– Вопрос звучит немного странно. Что мы имеем в виду, когда говорим «Церковь»? Священник, мирянин, архиерей – они все люди, и у них могут быть ошибки. Конечно, эти ошибки есть. В Церкви об этом открыто говорят. Я не помню ни одного выступления Патриарха, которое было бы полностью комплиментарным к тому, что происходит в церковной жизни. Я уж не говорю про то, как проходят заседания Высшего церковного совета.

Когда я слышу, что Патриарх повторяет: «Давайте никогда не будем забывать, что мы здесь не для того, чтобы на визитке написать «член Высшего церковного совета», а чтобы жизнь в Церкви меняла сердца людей, приводила их ко Христу» – меня это очень вдохновляет.

– Могут ли церковные СМИ быть независимыми?

– А что такое независимость?

– Ну как нас учили на журфаке: СМИ – это посредник между властью и обществом, они выполняют функцию общественного контроля, защиты от злоупотреблений власти. Насколько церковные СМИ могут свободно писать о внутрицерковных проблемах?

– Если мы исходим из того, что церковная власть, то есть архиереи, Синод и так далее будут априори этой властью злоупотреблять, а СМИ – некий баланс для защиты от этих злоупотреблений, то я с этим, конечно, не согласен. Церковь – организм и семья. Конечно, если вдруг появляются такие тенденции, о них нужно говорить. Но нельзя ничего делать для очистки совести, надо делать для результата. А если исходить из того, что все вокруг плохие, а ты – Д’Артаньян, то никакой вопрос с таким подходом решить нельзя.

У меня бывают с коллегами такие разговоры: «Вы же СИНФО. Мы хотим с вами работать. Вот есть такая проблема. Что про это написать?» Я говорю: «Вы знаете, лучше не писать, потому что ситуация непонятная, эта публикация может взвинтить градус, и без того высокий, а мы вообще пока не понимаем, что происходит». – «Нет, мы так не можем. Мы же журналисты, мы должны осветить, но вы скажите, в каком ракурсе». Я второй раз: «Если вы хотите моё мнение, то не надо писать». Они: «Как с вами работать, СИНФО? Мы сами к вам пришли, мы спрашиваем вас, мы открыты. А вы?!»

– То есть, люди ждут инструкций и готовы транслировать то, что вы им скажете?

– Я не уверен, что они ждут инструкций. Может быть, они хотят спрятаться, переложить на нас ответственность. Мы им скажем: «Не надо про это писать». Они ответят кому-то: «Вы знаете, мы очень хотели написать об этой проблеме, но нам в СИНФО запретили и наша совесть чиста». Но раз вы считаете себя независимыми СМИ, то вы сами принимаете решения. И несете ответственность. Но мы от диалога никогда не отказываемся.

– Возвращаясь к предыдущему вопросу, вы говорили про то, что в Церкви другая власть, что это семья и так далее. Но бывают же конкретные ситуации, когда возникают конфликты между священником или несколькими священниками и архиереем. Или в храме меняют настоятеля, и возникает конфликт между двумя общинами. Церковные СМИ об этом не пишут, потому что им про это нельзя. Но конфликт или скандал не может оставаться под спудом, он все равно где-то вылезет. Мне кажется, в идеале лучше, чтобы все-таки церковные журналисты имели возможность публиковать такие истории. Разумеется, обладая достаточным профессионализмом, чтобы опросить обе стороны, верифицировать информацию и квалифицированно её изложить.

– Как вы уже, наверное, заметили, я люблю аналогии, но здесь я против прямых аналогий с обществом и с государством. Церковь живет своей жизнью. Журналист не должен относиться к архиереям, как к губернаторам. Но и архиерей не должен себя позиционировать как губернатор. Если он это делает, странно ожидать, что к нему будут относиться иначе. Кстати, наша реформа по разукрупнению епархий и созданию новых хороша ещё и тем, что она изменяет прямую связку «архиерей-губернатор». Хотя, конечно, ее (реформы) основная цель – в ином.

Бывают конфликты? Бывают. Но, во-первых, в Церкви созданы механизмы разрешения конфликтов. Если это серьезная ситуация, на это существует церковный суд. Есть традиции и канонические способы разрешения споров.

Во время фестиваля «Вера и слово» на круглом столе Илья Кузьменков, главный редактор «Царьград-ТВ» очень верно сформулировал, я не ручаюсь за точность цитирования, но смысл запомнил. Допустим, некое желтое издание берет негативный факт церковной жизни и его точно описывает, помещая в понятный общий контекст. Это будет правдой, но не будет истиной. Правда факта без учета контекста неистинна.

Например, возьмем известный инцидент с теперь уже бывшим иеромонахом, совершившим ДТП со смертельным исходом. В какой-то момент из СМИ складывалось впечатление, что в Церкви каждый день пьяные священники попадают в аварии. Но ведь это неправда! Тем более что по сути вопроса мы сразу сказали: виноват – ответит, закрыта тема. Кроме того, нельзя журналистам называть человека преступником, пока не было суда. А ведь называли…

Некоторые журналисты, даже искренне думая, что излагая факты, они как минимум дают реальную картину жизни Церкви, а как максимум меняют ее к лучшему, на самом деле ее а) искажают, б) не меняют.

– Получается, надо замалчивать?

– Не надо замалчивать, надо думать головой и чувствовать сердцем. И говорить о том, что реально заслуживает внимания. Я считаю, что у православных людей очень много проблем. Каких? Связанных с нами, с тем, насколько мы христиане. Мы же все-таки в первую очередь про личное спасение.

Вот, есть проблема: проповеди должны царапать сердце, а они не всегда царапают. Священники должны быть больше мотивированы и так далее. Кстати, а миряне разве не должны? Это важные вещи, которые нужно обсуждать.

Насколько я понимаю, Межсоборное присутствие создавалось, чтобы мы про это говорили. А большая часть того, о чем мы говорим сейчас с вами, связана со второстепенными, третьестепенными вещами, которые volens—nolens выйдут на первый план, и со стороны будет казаться, что это и есть мейнстрим церковной жизни: это решим – и всё заколосится. Не заколосится. Давайте мы пересадим всех отцов на «Жигули» (хотя подавляющее большинство и так не на мерседесах)! У нас, что все заживут духовной жизнью? Да не заживут.

У меня с одним моим другом, корреспондентом западного информационного агентства, давний спор. Он говорит: «Знаешь, почему «Фома» никогда не будет настоящим журналом? Потому что для вас Церковь – субъект, а должна быть объектом». А я не согласен, что профессиональный журналист – это человек, для которого всё является объектом: мать, брат, Родина, Церковь, священник, Патриарх. Вот тут я готов биться до конца.

– Но с другой стороны, когда всё шито-крыто, за высокими заборами может происходить, что угодно. Если б в этих заборах хотя бы окошечки прорубить…

– Вот вы, Ксения Валерьевна, очень хорошо знаете про многие церковные проблемы и нередко с разной степенью успешности пытаетесь их ставить. Еще шесть лет назад у вас и у ваших коллег не было такой возможности. И не потому, что этих проблем не было. Представьте себе губку, которая кажется чистой, а когда её сжали – потекла грязь. Именно это и происходит с нашей жизнью! Почти шесть лет сжимают губку. Почему проблемы проявились? Сейчас губку сжали, они стали заметны. И вместо того, чтобы сказать: «Спасибо, что вы сжали губку», говорят: «Это вы виноваты в этой грязи».

– Вы уже упоминали об актуальных богословских вопросах – о границах Церкви, о том, что такое Церковь в современном мире, где она заканчивается, как она в сейчас существует конкретных исторических формах. А когда вас спрашивают, где вы работаете, как вы это формулируете?

– А я не работаю, я служу. :)

– Как вы для себя внутренне определяете синодальные структуры, управленческий аппарат относительно вашей личной веры?

– У меня ситуация простая: меня призвали – я пришел. Для меня это призвание – большая честь и радость. Честно буду служить, пока нужен. Есть ли в моей работе элемент бюрократии? Конечно, да. Здоровая бюрократия – это вообще хорошо. Плохо, когда ее много, когда она начинает сама себя воспроизводить, сама на себя работать. Но в Церкви этой проблемы нет, потому что у нас наоборот – людей не хватает.

– А как вы относитесь к слову «корпоративность»? Есть ли она у синодальных сотрудников, у церковной администрации?

– Олег Игоревич Генисаретский как-то раз сказал, когда мы где-то обсуждали корпоративность и прочие прелести: «Почему вы пытаетесь церковную жизнь осмыслять в совершенно чужих для неё, навязанных категориях? Не надо этим языком говорить».
Тут есть вопросы не корпоративности как таковой, а просто этические. От человека, который является сотрудником учреждения, зависит, как оно работает, он изнутри знает, почему какие-то вещи происходят именно так или иначе. И вдруг он в Facebook пишет: «Да, понятно, эти ослы…» Ну что это такое?

Существуют базовые правила, которые должны соблюдаться, несмотря на то, что Церковь – это организм и семья. Сотрудник министерства публично не критикует решения, принятые его ведомством. Мне кажется, это нормально и правильно. А как иначе? Если это настолько принципиальные вопросы несогласия, то человек должен пытаться решить эти вопросы на работе. Не получается – для себя принять решение об уходе и никому не врать. Либо он должен понимать, что он малодушничает: по каким-то причинам не рвет с этим отделом, структурой, системой.

Были ли у меня ситуации, когда я с чем-то не соглашался? Были. Но не настолько, чтобы я ночами не спал. Кстати, были и случаи, когда, не согласившись, потом понимал, что я и был неправ.

И потом сейчас очень много некомпетентных оценок в проблемных политических зонах. И таких же некомпетентных предложений, как Церковь должна в эти темы включаться. Люди не понимают, что такое международные отношения, как складываются отношения между государствами. Всё равно, как если кто-то вдруг заметил, что, оказывается, система рукопашного боя предполагает удары в пах. Как, ведь настоящие спортсмены в пах не бьют! И начинает громко кричать, что Церковь будет не Церковь, если она не скажет завтра, что десантники не имеют права бить в пах, потому что это больно. Так потому и бьют, что больно, так это устроено.

Но Церковь не может одним или другим громким политическим заявлением преобразовать землю в рай, отменив войны и страдания. К преображению человека Церковь ведет не демагогическим путем, и она не осуждает, например, берущих меч ради защиты своего Отечества, защиты слабых. Хотя бы потому, что это лучше, чем отдать беззащитных на поругание тем, кто все равно не услышит наших совестливых призывов.

– Можно понимать все что угодно, но система международных отношений, которая приводит к тому, что люди гибнут…

– Именно поэтому я считаю, что позиция Церкви в нынешней непростой ситуации вообще безукоризненная. Вот, например, вдруг Церковь начнёт говорить, что разведка – это безнравственно. Так вся разведка связана с тем, что можно, при желании, охарактеризовать как ложь и лицемерие! И что теперь, православный не может служить в разведке?

– Это вопрос!

– Нет вопроса. Конкретный человек будет мучиться на исповеди. Главное, чтобы знал, за что. Совесть должна быть у каждого человека, и у разведчика тем более. Когда человек употребляет насилие и обман, чтобы предотвратить еще большее зло – это вполне обоснованно церковной традицией. Иначе бы христиане первых веков должны бы были выдавать себя и окружающих римским властям просто наперегонки.

Если, например, какой-нибудь человек скрывал в войну партизана или еврея у себя дома – это не значит, что он лжец и обманщик. Но «православный разведчик» может и должен остановиться перед тем, что заведомо недопустимо, противно Богу и совести, даже если это приказ начальства. Как и вся Церковь оставляет за собой право гражданского неповиновения аморальному, богоборческому закону – даже если он принят с соблюдением всех демократических процедур. Все это лишь подчеркивает свободу и достоинство в Боге каждого человека.

– Вы часто ездите по разным регионам, общаетесь с людьми, как вы думаете, они с вами откровенны, или все-таки вас боятся, как любое официальное лицо?

– Если я приехал с их непосредственным начальством или они мне подчиняются, то и ко мне относятся, как к любому начальству. Я, правда, некоторое время к этому привыкал, потому что мне казалось, что, поскольку я такой «улыбчивый и простой», как писал Есенин, то все должны понимать, что я такой и есть.

Есть знаменитая фраза, которую часто произносят людям, назначенным на какую-то должность: «С этого момента ты не услышишь о себе ни слова правды и не прочтешь до конца ни одной книги». Это данность. Меня больше волнует не то, что они боятся, а то, насколько люди связывают свое ко мне отношение с моим служебным положением.

Один мой товарищ недавно попал в беду, в том числе, с потерей позиции в бизнесе. Он сказал: «Я общаюсь с сотнями людей. Знаешь, сколько из них мне позвонили, когда газеты про меня написали?» – «Сколько?» – «Три человека». Если уж и переживать, то про это: сколько позвонят.

– А по вашим наблюдениям из поездок, что сейчас больше всего беспокоит людей? И одна ли это повестка дня по разным регионам?

– Их очень разное беспокоит. И в зависимости от региона, и в зависимости от того, чем эти люди заняты. Мы недавно были в Пятигорске, там люди ежедневно живут в ситуации взаимодействия разных религий. Понятно, что, например, в Белгороде этот вопрос не стоит. А где-то есть малые народы, у них свои проблемы. Поэтому, конечно, разные беспокойства, и риторика тоже разная.

– А к вам с печалованиями не идут? Вы вроде бы более доступны, чем архиерей, чем уж тем более Патриарх, а всё-таки человек из Москвы и при должности.

– Бывает, пытаются передать какие-то бумаги. В половине случаев это бумаги с разоблачениями разных заговоров – от мирового до епархиального. Но в целом мне кажется, что в последнее время стало больше конкретных предложений: «У нас есть вот такой проект, мы им уже занимаемся, помогите». Мы стали сейчас встречаться с победителями грантового конкурса «Православная инициатива» и это особенно заметно. Появляются люди, которые говорят: «У нас есть идея, может быть, вы нас поддержите?» Конкретные разумные предложения.

– То есть, люди хотят сами решать проблемы и что-то делать?

– Да, Церковь дает импульс людям к здоровым гражданским инициативам.

 

http://www.pravmir.ru/vladimir-legoyda-myi-nikogda-ne-otkazyivaemsya-ot-dialoga/